ЗОЛОТАЯ БАБА

Часть 4

Сытый волк смирнее ненасытного человека. Ох, и забегал Авдей, прознав дорогу к шаманскому капищу. Понимал, что одному с таким делом не управиться, да делиться прибытком с подельниками — жаба давит. Деньги, что каменья: тяжело на душу ложатся. Порыскал-порыскал да и приплёл к делу того же Митьку Соглядая. И отправились оба заедринщика в большой тайне в гости к золотой бабе. Даже жёнкам своим слукавили: дескать, на уток пошли. Довёл Митька кабатчика до старой прорехиной стоянки, а дальше по зарубкам подались. И вот ведь какая оказия: свежие митькины зарубки за три дня почернели, а какие даже мхом поросли. Тут бы нашим искателям призадуматься, да где там! В глазах блеск, в ушах треск, а в голове рубли катаются. Поплутали изрядно, да леший, наверное, их вывел в аккурат на заветную полянку. Вывалились добытчики из кустов, да так и замерли полоротые: блестит посреди полянки, огнём полыхает, аж глазам больно. Другой бы кто на целый день замер возле такой красоты. Да наши мужики закалённые: тут же мешки выпростали, верёвки распустили — золотого идола увязывать.

Сунулись было, да вдруг страх обуял. Чудится, будто от золотой бабы жаром раскалённым несёт. Вертятся вокруг, а взять боязно. У Авдея первого жадность страх победила. Ухватил божка, потянул... Да не тут-то было. До половины золотая баба в земле оказалась, с маху не вытянуть. А у искателей, как на грех, ни лопаты, ни заступа. Вот незадача-то! Ножами да руками копали Авдей с Митькой до самой ночи. В потёмках хватились, уж за полночь. Надо бы дров набрать да костёр сгоношить, только и тут проку нет. Боятся и тот и другой отойти от добычи. По поляне кружат, косятся, друг к другу спиной не поворачиваются. Так и сидели всю ночь, как сычи, на золотую бабу таращились. 

Утром, не емши, схватились дальше идолище откапывать. При солнышке-то дело у них на лад пошло, несмотря на голодное брюхо. С горем пополам вытянули они золотую бабу из земли, мешок на неё напялили и верёвкой перевязали. Тут уж Митька взмолился:

— Авдей Дормидонтыч, поснедать бы... У меня уж брюхо к копчику присохло.

— И-то. Пожуём всухую, чего теперь костёр зазря палить,- согласился Рыло. 

Сидят, голубчики, сухомяткой давятся, а каждый свою думку мозгует. Митька об том, как на свою долю купит гармонь, шёлковую рубаху и бархатные портки, да загуляет на остаток до самого Великого поста. А кабатчик — как бы Митьку его доли лишить, а-то и вовсе... 

Тяжеленько показалось Авдею с помощничком свою добычу по тайге до села тянуть. Порешили: речка рядом, доберёмся до Чулыма, а там по воде до села рукой подать. Уж как они пёрли золотую бабу до берега, про-то тайга ведает. Как говорится: где верхом, где пешком, а где и на карачках. За это время Авдей думою своей окончательно созрел. Дотащились до берега, стали плот вязать. Известно, из сухого дерева плот легче получается, да где ж его взять. И верёвки маловато оказалось... В общем, получился плот маленький, а груза-то: золота пудов с десяток да двое мужиков. Один Авдей Рыло весом своим на вторую золотую бабу потянет. Погрузились и прослезились: плот под ними чуть не полностью в воду ушёл. По-умному бы схоронить тяжёлый груз поблизости, да и вернуться за ним на хорошей лодке, а-то и на двух. Так ведь жадность и страх обоим ум застили. Хотят, чтоб и здесь найти, и там не потерять

Попыхтели наши удальцы и вывели плот на стремнину. Да только Чулым — река с норовом. Течение в ней быстрое, вода холодная, то и дело ямы да омуты попадаются. На это, видать, и понадеялся Авдей. Улучил момент, когда Митька принагнулся, шестом плот по течению выравнивая, да и спровадил его в реку пинком под тощий зад. Митька-то поначалу и не сообразил, с чего такая напасть. Закричал, забарахтался, к плоту потянулся, помоги, дескать. Да Рыло ему навстречу так оскалился, что бедолага чуть со страха не утонул. Шарахнулся от авдеевой улыбочки, как подбитый селезень, и ну к берегу подгребать. Кабатчика такой расклад вовсе не устраивал. 

- Шалишь, кума — не с той ноги плясать пошла!

Ухватил он из воды митькин шест, да и метнул ему вдогонку. Чудом не зашиб, озлился пуще прежнего, и давай по плотику скакать да своим шестом в Митьку пырять. В азарте и позабыл совсем, что не на земле стоит. Не видал, как упал, погляжу — ан, лежу. Опрокинулся плот на самой середине реки. Кабатчик-то всплыл — такого дермеца и водяной не примет. А вот мешок с золотым грузом канул на самое дно.

 Возопил Авдей дурным голосом, руками в воде сучит:

— Митька, пособи, золото утопло! Озолочу! Наследником сделаю!

А Митька только-только на берег вылез. Сидит в кустах, мокрый, как выдра, отплёвывается:

— Не надо мне ни твоего мёда, ни твоего жала. С тобой водится, что в крапиву садиться.

Ему, видать, холодной водицей крепко мозги от жадности промыло. А кабатчику и осенняя вода — ерунда. Плещется, ныряет — пытается золотую бабу достать. Жизнь на нитке, а думает о прибытке. Однако же в скором времени устал Авдей, отяжелел, продрог. А золота бросить не желает. Кружит на одном месте, с течением борется, уже и не сам ныряет — вода его вниз тащит. Вот нырнул снова да больше и не показался. 

А Митька Соглядай добрался-таки до села. Явился, аки дух бестелесный: до того худой — аж светится. И с тех пор зарёкся с кошельками знаться. Не только в кабак, даже в лавку не ходил. От купцов шарахался, как нечистый от ладана. Оно и верно: не суйся в волки с телячьим хвостом.

Про Авдея Рыло толковали много. Кое-кто хотел даже пропавшую золотую бабу поискать. Да только Митька-то место, где она потонула, найти так и не смог. В общем, поговорили и забыли. Не все ж такие, как Авдей: либо в стремя ногой, либо в пень головой.