ЗАГОВОРЕННЫЙ ЛАЗ. ОКОНЧАНИЕ

Вот на этом ИЛИ Авдотья в него и вцепилась:

— Срамник, козёл облезлый! Постыдился бы на старости лет! Ему до погоста рукой подать, а всё одни шашни на уме! Вот ужо припутаю тебя с зазнобою, глаза-то бесстыжие повыдеру!

Тут уж и весь околоток скумекал, что занят Гошка каким-то дюже сурьёзным делом. Сразу сыскались охотники это дело проследить и потом по всей деревне растрепать. А потому в скором времени узнали все, кому не лень, что Лапоть с Мишкой крутятся возле заговорённого лаза да не просто крутятся – измышляют какую-то хитрость. Вон, ворот зачем-то поставили, хвороста наготовили, Мишка где-то стеклянный фонарь раздобыл... В деревне всякая новость важнее конца света. А уж если что тайное да непонятное, то народ объяснение быстро найдёт, и даже не одно. Нашлись и в это раз умные головы, вспомнили давнюю сказку и сообразили, что Мишка с Гошкой нацелились на клад атамана Кистеня. Прознал про-то и Егорша. К слову сказать, они с Мишкой уж с начала весны порознь ходили. Переживали, конечно. Вот и решил Егорша с другом по старой памяти поговорить по душам. Пришёл к заветной горке, нашёл пещеру. Глядит: и впрямь приготовления. И Мишка с Гошкой тут же, смотрят хмуро, с опаской. Отозвал Егорша друга в сторонку, да только разговор не вышел. Мишка губу закусил:

— Моё дело, — говорит, — Вольному воля, ходячему путь.

— Да путь твой к добру не приведёт, — вразумляет Егор, — Аль забыл, что дед сказывал? Сгинешь сам и сотоварища подведёшь. 

— Волков бояться – в лес не ходить. А ежели подфартит, так и с прибылью будем. 

— От такого богатства добра не жди. Оно не твоим потом, а чужой кровью пропитано. Брось свою затею, пока не поздно. А прожиток нам тайга даст, голодными не оставит. 

— По тайге ещё находишься, намаешься да наломаешься. А я хочу, чтобы сразу всё, и много. 

— Кабы я ведал, где ты ныне обедал, знал бы я, чью ты песню поёшь. Опомнись, Мишка! Да ты ли это? Али чем опоили тебя? Неужто из-за Дуньки всё? Ну, хочешь, я к ней больше не подойду? Не взгляну даже! Ну?! – вцепился в друга Егор, аж пальцы побелели.

Мишка свой рукав из его горсти выпростал, отмолвил, не глядя:

— Без милостыни обойдусь.

Вот и конец беседе.

Не помогли ни уговоры, ни увещевания. Взялся тогда Егор ту проклятую горку дозором обходить временами. Мало ли что... Да только Мишка его манёвры быстро раскусил, да пуще обозлился. Видать, подумал, что Егорша на его добычу нацелился. Поговорили резко. После того разговора бывшие друзья даже здороваться перестали. Да и не досуг Егорше стало за приятелем доглядать: лето пришло, дела хозяйские. Известно, летний день год кормит. А сибирское лето коро-о-ткое. Для каждого дела свой момент. Вот и лови его. Упустишь – не наверстаешь. Закрутился Егор, и не-то чтобы забыл про Мишкину затею, а словно бы отдалился от неё. А схватился как-то в раз, посреди ночи. Словно дёрнул его кто-то. Сон, как рукой сняло. Вскочил, а в голове только и бьётся: Мишка! Заторопился к знакомому дому, а там в ответ: не пришёл ещё. Кинулся тогда прямиком к пещере. Да и тут его не утешили. Наткнулся на бивак брошенный. Костёр потух, вещи кругом разбросаны, а ни Мишки, не Лаптя нет и в помине. 

Утром уж всей деревней окрестности прочесали. В одном месте собаки лай подняли. Те, кто раньше других прибежали, смогли обозреть тощий гошкин зад, торчащий аккурат из барсучьей норы. Самые сердобольные ухватились было тянуть страдальца наружу, да в этот момент фыркнула задница такой мощной струёй, что и через порты, как сквозь сито, развеяло по всей округе. Тут и рад бы заплакать, да смех одолел. Однако ж, когда выволокли Гошку на божий свет, веселья у народа поубавилось. Он и с молодости красавцем не слыл, а тут и вовсе... Как говориться, краше в гроб кладут. Трясётся весь и говорить не может, только губами шлёпает. Так и не дознались от него ничего. А Мишку так и не нашли. По всему выходило, что обвязался он верёвкой, взял хворост и фонарь и отправился прямиком в ту проклятую пещеру. Видать, уговор у него был с Лаптем, ежели пойдёт что не так, тот его воротом за верёвку и вытащит. Да, знать, всё шибко не так пошло. Гошка не только сотоварища не выручил, но и сам пострадал. Сам-то он и до осени не дотянул. 

Погоревала деревня об Мишке да и успокоилась. Родители, конечно, дольше убивались. А Егор после этого случая сильно задумчивым сделался. Переживал, видать, и за друга, и за-то, что без погребения тот остался. Мишку ведь так и не нашли. Вытянули ту верёвку, к которой он сам привязался, а на конце-то и нет ничего. Да и самого конца нет – обрезана верёвка чуть не до половины чем-то очень острым. Родители Егоровы, видя его задумчивость, переполошились: как бы следом за товарищем не отправился. Учредили за сыном надзор, да разве углядишь за ним? В общем, хватились как-то Егорши – ан нет его. Поискали, пождали, да так никого и не дождались.