НЕЧИСТЬ МЫШАСТАЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Николай же тем временем конька своего обиходил, спину сбитую ему подлечил. Белочехи-то, известно, чужих коней особо не доглядали. Иного во всю дорогу и не распрягали ни разу. Прозвал он своего мышастого Громом – красиво, звучно и по-революционному. А что? Не Марксом же его называть. А может, и назвал бы, да вряд ли Николай про такого слышал тогда. Да видать, самому коню это имечко чем-то не поглянулось. Потому что стал он себя вести не как достойный красный партизан из отряда Щетинкина, а как турецкий мародёр. А началось вот с чего. 

Вышел как-то утром Николай во двор, глядь: а жеребца и нет нигде. Что за оказия? Ворота закрыты, забор цел, вроде. Куда подевалась скотина-то? Потом доглядел на луковой грядке вмятины. Присмотрелся: точно, конские копыта. Куда же тебя понесло, анафема? И как он в огород попал – Николай сам двор жердями отгородил. А надо сказать, в то время заборами только от улицы отгораживались. Огороды же никто городьбой не обносил. Вот выбрался Гром в огород, да и подался путешествовать по соседям. Забрёл было на болото, да видать, там ему не показалось. А на соседских дворах куда как интересней. Николай глотку сорвал, дозываясь блудного конягу. А потом и сам пошёл в обход по соседям. Вдруг слышит: шум, гам, суматоха в соседском дворе. Он через плетень, да к бабке Авдотье. А та стоит в дверях своей стайки и граблями внутрь тычет. И матерится, как артель извозчиков:

— Ах ты, шкода, харя каторжанская! А ну выходь, иудина! – а потом и вовсе в три колена. Увидела Николая, в него вцепилась:

— Убирай своего чёрта мышастого! 

Глянул Николай мимо бабки в стайку и узрел в дверном проёме широкий мышастый зад. Торчит себе и хвостом помахивает. А стайка, между прочим, вместе с крышей Николаю по плечо. Низенькая такая хибарка. И как этот чёрт туда залез? А главное, зачем? Хотя, мотив такого необычного конского поведения вскоре вполне прояснился. Оказывается, у бабки Авдотьи в той сараюшке поросята обретались. Вот вынесла она им тюрю, а дверь не закрыла – так, мол, скотинке светлее, а поросята всё одно от корыта не убегут. Вот Гром углядел, а может, и унюхал такое дело, да и нырнул к соседям на хлеб-соль. И ведь как залез, подлюка! Стайка оказалась мала, так он на карачках. Передними на колени встал, задние подогнул и – готово дело! 

 Ну ладно, туда-то он залез. А обратно как? Николай с соседкой его и звали, и за хвост тянули, и пинали в широкий зад. А он от них, будто от мух, своим хвостом отмахивался. А потом и вовсе поднатужился, да и пустил такую воздушную струю, что спасателей метра на три отбросило – отскочили и носы сморщили. А бабка Авдотья с досады аж плюнула:

— Нажрался, зараза!

Стоят страдальцы и думают: как теперь этого мародёра на свет Божий вынимать. А тому, видать, и самому надоело: поросячью кашу он уже подъел, чего в потёмках сидеть. Вот покряхтел шельмец, повозился малость, а потом задом-задом, да и выбрался. Да так ловко! Видать и со двора он таким же манером ушёл: прополз под жердями по-пластунски, аки диверсант. После этого случая стали мышастого называть не Громом, а Погромом. 

Продолжение завтра...